Сумасшедший дед Иосиф. И капля любви, которая все меняет

У отца Евгения, нашего дружественного украинского батюшки, умер троюродный дед. Звали его библейским именем Иосиф.

Умер у них с матушкой на руках, в окружении детей отца Евгения — своих троюродных правнуков. И некоторые прихожане тоже были тогда рядом.

С этим дедом Иосифом вообще интересная история связана. Взяли они с матушкой Ириной его из дома престарелых, куда отправили его более близкие родственники. До этого батюшка видел его всего три или четыре раза. И то — очень давно. А матушка — вообще никогда.

Мужчина в полном расцвете сил 

Отец Евгений всю жизнь прожил на востоке Украины, а дед Иосиф — на западе. Встречались только на каких-то юбилеях, свадьбах или похоронах общих уважаемых родственников. В последний раз — когда хоронили родного деда батюшки. Но тогда он еще батюшкой не был, а был пацаном Женькой.

Пообщались они, понравились друг другу. Дед Иосиф тогда и дедом еще не был, просто пожилым мужчиной. Ну или мужчиной в самом расцвете лет, каким сам себя уверенно считал. Ёсик (а звался он так) оставил жену, с которой прожил много лет, потому что она уже старая. И женился на молодой, потому что сам еще «ого-го».

И был тогда с ней.

В общем, пообщались они и будущий дед Иосиф будущему батюшке тогда даже самогонки тайком от его родителей налил. Горе ведь — положено. Там целый скандал был. Когда грядущего служителя Божиего спящего в кустах нашли.

Прошло много лет. И через каких-то родственников отец Евгений узнал, что тот самый дед Иосиф, бабник и хохмач, который его самогонкой опоил, доживает свою жизнь в доме престарелых. И теперь не хохмач он, а дряхлый больной и никому не нужный старик.

Первая его жена лет пятнадцать назад умерла, дети папашину измену простить не смогли и с отцом почти не общались. Он и не настаивал. Не до того ему было. Любовь-морковь. Внуков он вроде бы и не видел никогда.

А «молодуха», к которой он ушел, при первых признаках всякого-разного «старческого» быстро на развод подала, имущество отсудила и с сыном (а они и сына родили) Ёсику видеться запретила:

— Я замуж шла не для того, чтобы старику памперсы менять. И сыну жизнь не порть.

Говорят, нового мужа нашла — помоложе.

Дед Иосиф тогда даже покончить с собой пытался. Но вытащили его. Ну и отправили со временем в дом престарелых. Возиться с «сумасшедшим стариком» никто из родни не захотел.

«Что я Богу скажу?»

Узнав об этом, забрал его отец Евгений к себе. Дети Иосифа были только за.

Персонал дома престарелых тогда у виска крутил. Дед вредный, капризный, в неадеквате полном, нервы всем вытрепал. С кровати давно не встает, под себя ходит.

— Вы хоть жену свою пожалейте, детей. Кто он вам? Никто! Седьмая вода на киселе.

А отец Евгений говорил мне потом:

— Я — священник, понимаешь? Я учу людей быть милосердными, любить друг друга, почитать старость. Имею ли я право это делать, если у меня у самого родственник в доме престарелых? Как людям в глаза-то смотреть? Да ладно — людям. Богу я что скажу?

И матушка Ирина его — чудачка еще та. Деда в глаза не видела, а туда же:

— Ну а как? Человек же. Как же он среди чужих? А мы какие-никакие, а родные.

Ей все кругом родные. Батюшка какого-нибудь незнакомца домой притащит:

— Матушка, человек голодный, покормить бы.

И ведь видно невооруженным глазом, что «человек голодный» — прохиндей. А она, радостная такая:

— Да-да, конечно. «Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня…»

Женщина в храм пришла, денег просит. Ну или одежды. 

— Ой, у меня такая кофта хорошая дома есть. Новая, теплая, приходите вечером, принесу. «Был наг, и вы одели Меня»…

А вот вообще шедевральная история. Пожертвовали им с батюшкой денег на ремонт храма. Радовались они, радовались, ликовали даже. Наконец-то хоть крышу починят, вода как из ведра с потолка льет. А потом узнали, что прихожанка их тяжело заболела. И нужна была ей дорогая операция в столице. Иначе умерла бы. Ну они эти деньги и отдали. Причем матушка первая и предложила:

— Служили в развалинах и еще послужим. Бог не в бревнах, а в ребрах.

Не от мира сего люди. Как они с отцом Евгением выживают — непонятно. Повторяют только:

— Господь не оставит.

Он и не оставляет. А как их оставишь, блаженных? С голоду же помрут. Жалко.

«Господи, прости Ты меня!»

В общем, привез отец Евгений старого Иосифа домой. Поставили с матушкой ширму у себя в комнате. А больше некуда в их двушке. В другой комнате — четверо детей. Лучшие метры ему выделили — рядом с окном. Чтобы не скучно.

Хотели ему диван купить, но знакомый главврач больницы списанную кровать пожертвовал. Крутую такую — спинка поднимается. Для лежачих больных. Прихожане памперсы для взрослых принесли, пеленки… Радовались батюшка с матушкой, как дети. Дедушке удобно будет — светло, тепло, чисто и сухо.

Но радовались недолго. Дедуля быстро характер показал. То это ему не так, то другое — не этак. Еда невкусная, чай горячий, а теперь холодный. Из окна дует, а теперь жарко. Памперс или утку ему меняют, а он в этот момент писает на кровать. Приходится белье перестилать.

Дети за ширму к нему заглядывали — он их палкой по спине. Зачем ему была нужна палка — неясно, он же не вставал. Но дед Иосиф с ней не расставался.

Часто вообще никого не узнавал и не слышал. И достучаться до него было невозможно.

Ночами кричал, а почему — непонятно. Перебудит всех, на уши поднимет, а сам заснет.

Матушка Ирина потом признавалась, что так тяжело было, что пряталась на балконе, чтобы дети не видели, и рыдала там. И мысли всякие лезли:

— Ну, зачем мы его взяли? Умер бы скорее.

А потом спохватывалась и еще громче рыдала:

— Господи, прости Ты меня! Что же я говорю такое!.. Всякое ведь может быть. Сегодня ты здоров и полон сил. И никто тебе не нужен. А завтра — лежишь, не понимаешь ничего и под себя ходишь. Ни поесть, ни попить самому. И как же страшно будет умирать среди чужих людей. Когда никто не хочет о тебе позаботиться. А ведь за всеми нами рано или поздно нужно будет ухаживать. Господи, не оставь! Дай мне любви, терпения и сил. Помоги стать примером для моих детей.

Дед улыбался и кивал 

Шло время… Стали привыкать. Когда-то было тяжелее, когда-то проще. Прихожане поддерживали, слава Богу.

То Верочка, бухгалтер храмовый, зайдет. Женщина она суровая, без сантиментов. Дед Иосиф с другими кочевряжился или под дурачка косил, а с ней был тише воды ниже травы. И на удивление понимал все.

То Лидия Ивановна забежит. Тихая, кроткая, много всего пережившая. Одного за одним похоронила она мужа и сына. Сама умереть хотела, дома лежала и не ела ничего. Но отец Евгений выходил ее, с ложечки кормил. И теперь весь смысл для нее — в Боге, храме и помощи другим.

С ней дед был смелее, вредничать начинал. А она улыбалась и гладила его по голове, как маленького…

Маркуша приходил. Чадо батюшкино. Бывший вор-рецидивист по кличке Филолог — за любовь к литературе. На удивление проникся он к деду. И тот его ждал, скучал даже.

Дети батюшки с матушкой деда Иосифа и его палки уже не так боялись. Уворачиваться научились. Да и он дрался уже меньше. И все чаще пробирались они к нему за ширму — посмотреть, что делает. Интересно же.

И однажды матушка Ирина застала своего пятилетнего сына Ваську сидящим рядом со старым Иосифом. А тот делал ему из белого листа бумаги самолетик.

— Научишь? — спрашивал мальчик.

И дед улыбался и кивал.

А потом увидела, как девятилетняя Полина читала за ширмой братьям книжку о каких-то путешественниках. А дед сидел, облокотившись на спинку кровати, слушал и на коленях у него прикорнул трехлетний Данилка.

Матушка подошла и тоже села рядом. И дед Иосиф взял ее за руку. Первый раз. Это она хорошо запомнила.

«Прости, если что»

Стал меняться вредный дед. Уже не капризничал, не кричал ночами. Утром только:

— Данилка, Данилка.

И мальчик радостно бежал к Иосифу за ширму.

Оказалось — понимает все, когда захочет. Проснулся в нем угасающий разум. И проснулась жизнь.

Есть стал сам. Вставать с кровати начал, по комнате шаркать, опираясь на свою палку. А говорили — лежачий. И даже помогал немного — детей занимал, пока матушка на кухне была или еще где.

И они к нему:

— Дед, а давай…

— Я, Лена, тогда смотрел на него и видел, какие чудеса творит капля любви, — говорил мне отец Евгений. — Да просто немного внимания. Он же в этом доме престарелых никому не нужен был. Да и родным своим тоже. Сам, конечно, виноват. Жену бросил, детей забыл. Но любви-то все хотят. Даже самые закоренелые грешники. Вот и капризы эти, и крики ночами. Чтобы хоть так заметили его. И с нами тоже. А тут дети, прихожане… Матушка вон моя… Какая же она у меня! Васька с его самолетиком. Мелочь, но нужным он себя почувствовал. Это же так важно — быть кому-то нужным. Это силы дает… А не когда тебя просто моют и кормят.

Прожил дед Иосиф у батюшки несколько лет. Исповедовался даже — впервые в жизни. Отец Евгений говорит: молчал больше, только плакал, слезы рекой текли. Слезы о прожитой жизни, в которой он уже ничего не мог изменить. Причастился потом.

Когда уже совсем ослаб, Верочка с Лидией Ивановной пришли попрощаться. И Маркуша тоже — стоял, слезу смахивал. Внуки его поцеловали, матушка Ирина. Как же она плакала:

— Дедушка, прости, если что…

…Отец Евгений начал читать канон на исход души. Старый Иосиф закрыл глаза, полежал так, потом вздохнул и замер. Ушел тихо и мирно. Среди этих странных людей, ставших ему родными. Для которых каждый человек — ближний, а Евангелие — это жизнь. И по-другому они не могут.